Потребность в эмоциях любящей заботы становится еще более очевидной, а их контуры более четкими, когда мы рассматриваем угрозу, которую представляет для морали отвращение. Отвращение создает опасность для национальных проектов, предполагающих альтруистические жертвы ради общего блага, поскольку оно делит нацию на иерархически упорядоченные группы, которые не должны встречаться. Какое «общее благо» может пересечь эти границы? Учитывая, что разделения, мотивированные отвращением, так распространены в реальных обществах, всем обществам необходимо найти способы решения этой проблемы. Вряд ли абстрактные принципы могут самостоятельно справиться с этим. Поскольку одни уже были ярко представлены в воображении как недолюди, противоядием этому станет опыт представления другого как полноценных людей. Если другой был дегуманизирован в воображении, только воображение может осуществить необходимый сдвиг. Например, сформировав мнение о том, что афроамериканские мужчины являются отвратительными гиперсексуальными животными и источниками неизвестных инфекций и разложения, люди смогут воспринимать их иначе, только если нация предложит своим гражданам нарративы, в которых жизнь афроамериканцев изображена по-другому. В них афроамериканцы должны быть представлены как полноценные люди, чьи жизни и цели близки к жизням и целям их белых сограждан. Любой призыв к альтруизму, которому не удается таким образом задействовать воображение и эмоции, не сможет побороть мощные силы разделения, с большой вероятностью разрушающие любой общий труд.
Отвращению можно противостоять в частной сфере, не прибегая к национальным идеалам. Но одним из способов преодолеть это отвращение является соединение нарратива о полноценной человечности униженной группы с историей национальной борьбы и преданности нации в смысле Ренана. Позже мы увидим, что одно из величайших достижений Мартина Лютера Кинга – младшего было в том, что он способствовал подобной эмоциональной трансформации своей аудитории. Если наставникам удастся изобразить униженную группу как часть «нас», вместе с которой мы страдали в прошлом и теперь вместе работаем над справедливым будущим, это значительно усложнит дальнейшее восприятие другого как загрязняющего и исключенного чужака. В патриотических чувствах граждане принимают друг друга как семью, разделяя общие цели; таким образом, стигматизация преодолевается (по крайней мере, на время) воображением и любовью.
Сцилла олицетворяет множество опасностей сильной патриотической страсти, которая свернула с верного пути. Мы должны противостоять им, если хотим доказать, что есть форма патриотической любви, которая может избежать их. Поскольку эти опасности могут быть самыми разными, многоглавая Сцилла является для них подходящей метафорой.
Первая и самая очевидная опасность – неуместные ценности. Если мы собираемся разжечь сильные страсти, мы должны убедиться, что не вызываем энтузиазм по поводу неправильных вещей. И легко увидеть, что патриотическая любовь послужила причиной целого ряда неблагоразумных начинаний, среди которых безрассудные и несправедливые войны, расовая или этническая ненависть, религиозная нетерпимость, искаженные нормы мужественности, способствующие подчинению женщин, ксенофобия и ненависть к другим нациям. Именно об этом обычно говорят люди, выражая ужас от самой идеи патриотической любви.
Немного трудно понять, в чем именно заключается следующее из этого возражение. Считает ли возражающий, что патриотизму свойственна некая внутренняя тенденция, ведущая к поддержке плохих, а не хороших целей? Если это так, то необходимо представить анализ. Можно, например, сказать о том, что всегда неразумно разжигать отвращение в общественной жизни, учитывая специфические тенденции этой эмоции приводить к стигматизации и подчинению уязвимых групп. В частности, во второй части речь шла об этом. Однако в этой части мы говорим о любви, а не об отвращении. И гораздо сложнее понять, какие аргументы можно привести в пользу утверждения о том, что любовь всегда скорее неразумна или связана с неправильным избранным курсом.
Возможно, возражение заключается в том, что нация – не должна быть объектом любви. Некоторые считают, что идея нации является примитивной и в конечном счете должна быть вытеснена всеобщей любовью ко всему человечеству (ну и, предположительно, созданием мирового государства). Но этот аргумент нуждается в изложении и рассмотрении. Сама я утверждала, что даже в мире, стремящемся к глобальной справедливости, нация должна сыграть ценную роль как крупнейшая известная нам на сегодняшний день единица, которая в достаточной степени подотчетна людям и выражает их мнение[302]. И хотя мы не можем отрицать, что привязанность к одной нации часто была связана с очернением других наций, в этом, по-видимому, нет необходимости: мы можем и часто представляем себе нации сотрудничающими между собой для достижения общих целей. Точно так же любовь к собственной семье часто была связана с желанием очернить или подчинить семьи других людей, но так не обязательно должно быть всегда. Мы можем думать, что все семьи заслуживают достойного уровня поддержки, и семейная любовь может быть надежно связана с этой нормой.
Чаще всего возражения против неуместных ценностей, вероятно, следует анализировать следующим образом: Эмоции всегда опасны: посмотрите, какие неприятности они причинили в том и этом случае. Мы вполне можем обойтись без них, поскольку мы следуем нашим благим ценностям. Раз мы вполне можем обойтись без эмоций постольку, поскольку преследуем благие ценности, нам лучше вообще не прибегать к эмоциям. Однако существует несколько проблем, связанных с этой очень распространенной точкой зрения. Во-первых, обыкновенно перечисляются плохие цели, которые подкреплялись соответствующими эмоциями (нацизм, религиозные преследования, несправедливые и неразумные войны), а не хорошие (отмена рабства, движение за гражданские права, борьба за бóльшую экономическую справедливость, справедливые и разумные войны, предоставление женщинам избирательных прав). Верят ли возражающие, например, в то, что Гитлера можно было бы победить без ревностных чувств к собственной нации, будь то в случае Великобритании или США? Верят ли они в то, что призывы Уинстона Черчилля к «крови, поту и слезам» и другие эмоциональные призывы того же рода не имели отношения к поддержанию решимости Британии в то трудное время? Во-вторых, как уже следует из этого примера, возражающие просто полагают, что хорошие цели возникают сами по себе и поддерживаются без какой-либо сильной эмоциональной мотивации. История, я полагаю, доказывает, что эта картина в корне неверна. Когда люди заботятся о чем-то недостаточно сильно, чтобы ради этого терпеть лишения, дела обычно идут плохо. Эдуард VIII не был надлежащим лидером, потому что не проявлял (или, возможно, не испытывал) сильных эмоций относительно суверенитета Великобритании и не поощрял других испытывать их. В-третьих, возражающие, похоже, забывают о том, что плохие цели и плохие эмоции никуда не исчезают, когда мы просто стремимся к благу. Поэтому вопрос о том, что происходит с бесчувственным добром в борьбе с наполненным эмоциями злом, не ставится. (Еще раз: представьте себе борьбу с коварной пропагандистской машиной гитлеровской Германии, столь полной эмоциональных приемов, без каких-либо источников любви или эмоциональной мотивации.) Лучший ответ на все эти возражения состоит в том, что мы должны проявлять крайнюю бдительность в отношении ценностей, которые мы призываем людей любить и преследовать. Мы должны поощрять постоянную бдительность через культивирование критической общественной культуры, преподавание истории в критической перспективе, а также через преподавание критического мышления и этики в школах. И, как мы увидим, это вполне реализуемо.
Один из способов избежать этой опасности состоит в том, чтобы убедиться, что исторический нарратив нации и ее текущей идентичности не является исключающим, не подчеркивает вклад одной этнической, расовой или религиозной группы, при этом унижая других. Нарратив нации может основываться (и чаще всего основывается) на наборе политических идеалов, которые могут охватывать всех граждан, включая новых иммигрантов. Такое видение нации (как в США и Индии, но не в большинстве европейских стран) помогает избежать опасности этноцентризма – важнейшей опасности, исходящей от неуместных ценностей.