1. Пожалуйста, продолжайте.
2. Эксперимент требует того, чтобы вы продолжили.
3. Абсолютно необходимо, чтобы вы продолжили.
4. У вас нет другого выбора, вы должны продолжить[273].
Если испытуемый спрашивал, может ли ученик получить непоправимый вред, экспериментатор отвечал: «Хотя удары тока могут быть болезненными, необратимого повреждения тканей нет, поэтому, пожалуйста, продолжайте». В базовой версии эксперимента испытуемый и ученик могли видеть друг друга через «посеребренное стекло», но не могли касаться друг друга», и в этом случае более 60 % испытуемых продолжали эксперимент до максимального уровня напряжения. Когда двое находились в одной комнате, показатель снижался до 40 %. Когда испытуемому требовалось прикоснуться к ученику и прижать его или ее руку к электроду, показатель снижался до 30 %. Однако у испытуемых наблюдался различный уровень стресса. Некоторые пытались помочь жертве, произнося губами правильный ответ. В отдельных исследованиях Милгрэм обнаружил, что предсказания людей о том, что покажет эксперимент, были далеки от истины: большинство людей считали, что испытуемые не будут следовать за экспериментатором до конца, и этот разрыв сохранялся на протяжении многих лет, несмотря на возрастающую славу эксперимента.
Сам Милгрэм всегда недвусмысленно высказывался о том, что, по его мнению, показали эти эксперименты, а именно что «обычные люди, просто делающие свою работу, без какой-либо враждебности с их стороны, могут стать участниками ужасного разрушительного процесса»[274]. Он сравнивал свои выводы с работой Ханны Арендт, посвященной Эйхману, и согласился с ней в том, что зло таится не в «садистах-извращенцах», а в нормальных людях, оказавшихся в условиях, в которых они отказываются от личной ответственности и просто подчиняются чужим указаниям, часто занятые техническими мелочами, вместо того чтобы брать на себя ответственность за общие последствия своих действий. Под «агентным» состоянием человека Милгрэм понимает такое состояние, в котором люди отказываются от личной свободы воли и становятся проводниками чужого замысла. Он признал, что наблюдаемые им склонности имели значение не только в эволюционной истории, но и в современном обществе[275]. Его беспокоила степень, в какой эти проблемы угрожают функционированию справедливого общества, и вывод его был пессимистичным, хотя он подчеркивал, что ситуации, в которых испытуемый и «ученик» сталкивались лицом к лицу, что с обоих сторон акцентировало их индивидуальность, облегчают плохое поведение.
Одна из причин, по которой выводы были столь пессимистичными, заключается в том, что Милгрэм просто предполагает, что «фоновые условия» подчинения одинаковы для всех испытуемых. Он не изучал воспитание и характер отдельных испытуемых, а поэтому не мог провести корреляцию между инакомыслием (или даже стрессом) и любыми другими фоновыми признаками. Более того, он, похоже, считает, что такие различия не имеют значения. Хотя он никогда не изучал развитие семьи или ребенка, он пишет, что все испытуемые выросли в условиях иерархической структуры семьи и что ни одна семья не может обучать моральным ценностям, не обучая в то же время повиновению авторитету. Дети, утверждал он, никогда не смогут разделить эти два понятия, и требования послушания являются «единственным неизменным элементом во множестве конкретных команд»[276]. Аналогичным образом в школе моральная составляющая и подчинение авторитету снова смешиваются – утверждает он, опять же, не изучая школы разных типов. Короче говоря: «первые двадцать лет жизни молодой человек проводит в качестве подчиненного элемента в авторитарной системе власти»[277]. Такие радикальные заявления полностью игнорируют огромные различия в семьях и системах образования, которые были тщательно изучены, начиная как минимум с «Исследования авторитарной личности» Теодора Адорно, где покорное поведение немцев приписывается стилю семейного воспитания, распространенному в Германии того времени[278]. Школы, конечно, различаются между собой по крайней мере так же сильно, как семьи. Не зная, в какой степени склонность к инакомыслию была связана с различным предыдущим опытом, мы не можем знать, сохранятся ли эти тенденции, которые обнаруживает Милгрэм, при социализации в условиях критического мышления и инакомыслия. Исследования Аша определенно указывают на то, что наличие инакомыслия сильно влияет на поведение.
На протяжении многих лет эксперименты повторялись в различных местах. Основные выводы были подтверждены, и к ним добавилось еще несколько новых открытий. Во многих исследованиях был рассмотрен вопрос гендера, и суть заключалась в том, что гендер не является существенным фактором в прогнозировании степени послушания испытуемого. Другие исследования показывают, что повиновение было ответом как на общую идею законной власти, так и на идею научной экспертизы. (Это открытие ограничивает степень, в которой мы можем обобщить выводы Милгрэма на социальную жизнь в целом.) Если мы берем во внимание тот факт, что испытуемые были выбраны из добровольцев (категория людей, чья экономическая нужда и низкий уровень дохода, возможно, сыграли свою роль), а затем их доставили в «шикарную» лабораторию в Йеле, дали им какие-то цифровые обозначения в вольтах (которые они, возможно, не поняли), а ученые в белых халатах развеяли их сомнения, то этот фактор приобретает большее значение. В-третьих, хотя Милгрэм отметил большой разрыв между ожидаемым и фактическим повиновением, в следующих исследованиях разрыв оказался гораздо меньше[279].
Исследования Милгрэма важны, и мы можем почерпнуть из них ценные знания. Иерархия и склонность к послушанию действительно являются глубокой частью нашего человеческого наследия, корнями уходящего, очевидно, в эволюционную предысторию. Они могут во многом взаимодействовать с другими психологическими склонностями, которые мы изучали. Историк Кристофер Браунинг, изучавший полицейский батальон, убивший большое количество евреев во времена Третьего рейха, опирался на исследования Милгрэма и Аша, чтобы убедительно объяснить, почему эти молодые люди подчинялись. Согласно Браунингу, те, кто не мог заставить себя стрелять в евреев, говорили о том, что чувствуют стыд[280]. Разного рода военные организации прекрасно умеют использовать как повиновение, так и групповое давление (которое часто перекрывает личную мораль) для создания солидарности и чувства стыда за отклоняющееся поведение. Они должны это делать, но в этом насаждении есть свойственные ему опасности.
Однако ничто в работе Милгрэма не показывает, что здоровое упражнение в самостоятельном мышлении, личной ответственности и критическом диалоге не может контролировать и даже преодолевать эти тенденции. Несмотря на его мрачные предсказания о том, что любая нация в мире могла бы заполнить десятки нацистских лагерей смерти, на самом деле не все нации сделали это. И никто не делал этого в здоровых условиях демократической свободы. Большое значение имеет активная критическая культура[281]. Работа Аша фактически показывает, что в культуре инакомыслия люди становятся готовыми противостоять «стаду». Исследование Милгрэма ничего не говорит нам о том, как различные стили воспитания или образования могут повлиять на политическую культуру. Однако работа Аша дает нам веские основания полагать, что школы, обучающие обоснованному инакомыслию и критическому мышлению, помогут предотвратить ужасные поступки. И даже Милгрэм показывает, как можно смягчить опасные последствия повиновения: через близость, позволяя людям видеть друг друга как личностей[282]. В работе Бэтсона предполагается, что эту тенденцию можно развить, слушая рассказы о личном переживании трудных ситуаций. Другие исследования также подтверждают, что люди ведут себя хуже, если те, над которыми они имеют власть, представляются им как обезличенные единицы (например, с номером, а не с именем), и лучше, когда их поощряют видеть в другом человеке личность с именем и конкретной историей жизни. А еще люди ведут себя хуже, когда они могут избежать личной подотчетности и ответственности, и лучше, когда их поощряют чувствовать личную ответственность и видят в них личность, а не часть безликой массы[283].