Будучи в высшей степени моральным и в высшей степени дальновидным, Ганди знал, что, когда весь мир наблюдал за Индией, полное достоинства ненасильственное поведение одновременно казалось и сильным и независимым, и было таковым. Неоднократно – как и во время протеста на соляном заводе Дхарасана – он знал, как театрализировать моральное превосходство дела за независимость Индии, устраивая эпизоды гражданского сопротивления, которые, несомненно, приводили к избиению бесчисленных индийцев британскими солдатами. Насилие последних выглядело все более отчаянным и незначительным, в то время как индийцы сопротивлялись с достоинством, не прибегая к насилию^[379]. В процессе он заставил и своих последователей, и бесчисленное множество других людей иначе взглянуть на мужественность: тело, стоявшее с достоинством и принимавшее удары, выглядело сильным и гордым. Тело, продолжавшее наносить удары, выглядело совершенно потерянным, безнадежно слабым, не способным повлиять на то, что оно пыталось держать под контролем. Эти акты сопротивления часто сопровождались песней Тагора – напоминанием о том, что истинная национальная любовь требует постоянной критической бдительности и готовности бросить вызов условностям.

Был ли патриотизм Ганди достаточно критичным? Кто-то может в этом усомниться, и Тагор, конечно же, тоже сомневался, беспокоясь о нежелании Ганди изменить свое мнение в ответ на аргументы^[380]. Ганди, однако, не был Шондипом из «Дома и мира». Он был мягким, уважительным и восприимчивым. Его переписка и дружба длиною в жизнь с Джавахарлалом Неру показывают нам живой критический обмен мнениями, который создает привлекательный образ уважительного диалога для новой демократии. И этот момент тоже постоянно выставлялся на всеобщее обозрение.

Патриотизм Ганди требовал от людей многого. Он призывал богатых жить в солидарности с бедными и жертвовать личным комфортом. Он призывал всех мужчин принять новый тип ненасильственной мужественности, для чего тоже необходимо было активное самопожертвование, поскольку месть приятна. Только символы, неоднократно повторял Ганди, могут вдохновить людей взяться за эти сложные задачи. К счастью, он был блестящим кузнецом символов – символов, трогающих сердца, поскольку они были древними и открытыми для всех, поскольку они были абсолютно новыми.

«Свидание с судьбой» Неру: работа и стремление

Ганди был революционером. Он не был политиком, и он бы не смог ежедневно руководить нацией, имея дело с законодательными органами, судами и иностранными лидерами. Он не мог бы руководить экономикой: его идеи на этот счет были наивны и романтичны. Таким образом, создание Индии было на самом деле сложным партнерством. При основании новой нации задача формулирования ее целей выпала на долю Джавахарлала Неру, искусного политика, возглавлявшего Индию с 1947 по 1964 год. Речь, которую он произнес накануне объявления независимости, является еще одной вехой критического патриотизма.

Легко было бы отпраздновать это знаменательное событие радостным бичеванием Британии или же просто празднованием только что достигнутой победы. Неру выбирает совсем иной путь. Речь является еще одним примером публичного конструирования истории нации (и, следовательно, истории «нас»). Эта речь, одновременно вдохновляющая и критикующая, посвящена идеям открытости и равенства, а также идее удовлетворения основных человеческих потребностей для всех людей, неважно, далеко они или близко. Представляя индийских граждан не агрессивными воинами, а матерями в схватках перед родами новой и справедливой нации, Неру заимствует андрогинность Ганди и рисует карту чувств, которая связывает достойный патриотизм с расширенным состраданием и стремлением к экономической справедливости. В самом деле, он формирует идею нации, в центре которой идея работы во имя отдаленной цели:

Много лет назад мы назначили свидание судьбе, и теперь приходит время, когда мы выполним наше обещание – не в полной мере, но в значительной мере. В полночь, когда мир уснет, Индия проснется навстречу жизни и свободе… Знаменательно, что в этот торжественный момент мы даем клятву преданного служения Индии, ее народу и еще большему делу человечества…

…До рождения свободы мы пережили все родовые муки, и наши сердца отягощены воспоминаниями об этой печали. Какие-то муки терзают нас и по сей день. Тем не менее прошлое позади, а сейчас нас манит будущее.

Но это не легкое и беззаботное будущее, а будущее непрерывного стремления к тому, чтобы выполнить клятву, которую мы так часто приносили и вновь принесем сегодня. Служить Индии – значит служить миллионам страдающих. Это означает конец бедности, невежеству, болезням и неравным возможностям. Цель величайшего человека нашего времени состояла в том, чтобы утереть каждую слезинку с глаз каждого. Это может быть выше наших сил, но наша работа не закончится до тех пор, пока будут слезы и страдания.

И поэтому мы должны трудиться и работать, усердно работать, чтобы воплотить в жизнь наши мечты. Эти мечты для Индии, но они в то же время для всего мира, поскольку сегодня все нации и народы слишком тесно переплетены между собой, чтобы кто-либо из них мог представить, что может существовать обособленно. Говорят, что мирная жизнь неделима, но также неделимы и свобода, и процветание, как неделима сегодня и катастрофа в этом единственном мире, который больше нельзя расколоть на изолированные фрагменты…

Когда слушаешь запись этой великой речи, сразу обращаешь внимание на отсутствие аплодисментов. Раздаются восторженные возгласы на словах «проснется навстречу жизни и свободе», но затем они умолкают, аудитория пребывает в тишине до конца речи, а голос Неру, как всегда, серьезен и торжественен. Это особенно примечательно для празднования рождения новой нации. (Даже Геттисбергская речь по случаю поминовения часто прерывалась аплодисментами^[381].) При подготовке этой речи Неру принял решение изобразить независимость как вызов, а не как достижение. И поэтому лейтмотивом речи являются серьезные размышления о предстоящей работе, а не празднование.

Независимость, по мере того как Неру конструирует историю новой нации, также не становится поводом для воинственного самоутверждения. Образ исключающей и воинственной Индии, который лелеют многие его соотечественники, Неру заменяет образом Индии за работой, непрерывно трудящейся и стремящейся к искоренению человеческих страданий – не только в Индии, но повсюду. Он ссылается на сочувственное желание Ганди утереть каждую слезинку с глаз каждого и превращает это в задачу Индии будущего. Вместо героизма эпических сражений у нас есть новая концепция героизма, разработанная Ганди: старание и жертвы в знак солидарности с беднейшими. Речь, безусловно, эмоциональна, но эмоции, которые она формирует, не включают в себя негодование (по поводу Британского владычества), ненависть (к европейским империалистам) или даже страх (быть снова угнетенными). Главными темами являются сострадание и решимость, поскольку всех индийцев просят взглянуть изнутри своего собственного эго на страдания тех, кто больше всего испытывает нужду, и объединиться в решимости искоренить бедность. В речи слышны как надежда, так и вызов, но эта надежда разумно ограничена осознанием масштаба задач. Надежда реальна, только если люди работают очень усердно и с большой преданностью делу.

Нарратив Неру о нации включает в себя как прошлое, так и будущее. Он с грустью говорит о насильственном Разделе Индии^[382], сравнивая общую травму от Раздела и борьбы за независимость с муками родов, которые подарили жизнь новой нации, отмечая, что схватки все еще продолжаются. И все же, как Линкольн, он настаивает на том, что время внутренней борьбы позади. Нация существует, и ее манит будущее – будущее, которое объединяет всех индийцев, независимо от религии, касты или класса. Говоря об Индии как о чем-то целом и отказываясь различать религиозные группы, Неру ясно заявляет о своем неприятии сектантского патриотизма индуистских правых. И – что особенно важно – как в начале, так и в конце речи он определяет Индию как часть движения за искоренение нищеты, которое объемлет весь мир.

Литературный и риторический стиль Неру^[383] выдает в нем образованного и богатого представителя высшей касты. Он умеет выражать сильные эмоции в своем голосе и своих словах – не в последнюю очередь это проявляется в выразительной речи после смерти Ганди, где в его голосе слышны слезы. Но он все еще говорит как привилегированный человек, получивший британское образование, и говорит он по-английски. Эти качества, ценные для утверждения Индии на мировой арене, нуждались в идущих с ними в тандеме навыках Ганди, который родился в более скромных условиях (в семье банья, или торговца), обычно писал на гуджарати, а не на английском, и подобно хамелеону умел выставлять себя самым бедным человеком с самых низов. Но, несмотря на свое элитарное происхождение, Неру и сам был страстным борцом за равенство, и его настойчивое внимание к экономии и простоте проявлялось во всех его решениях как первого лидера Индии – или, как он выразился в одной знаменитой речи, «первого слуги индийского народа». Как и Джордж Вашингтон, Неру демонстрировал приверженность равенству своим образом жизни, создав «нас», которые объединяли лидеров и граждан в единый круг интересов. Его дом, Тин Мурти (сохранившийся как национальный музей), показывает вкус к простоте, который он проявлял на протяжении всей своей жизни в своей одежде, вдохновленный движением кхади Ганди. Неру предпочел бы еще большую простоту небольшого частного дома, но по соображениям безопасности коллеги побудили его переехать в более крупное здание. Тем не менее для посетителя Тин Мурти – образец простоты, без вычурности и замысловатой отделки, окруженный просторными, но простыми садами. Неру настаивал на оплате всех расходов своей семьи и его личных гостей, хотя правительство покрывало официальные гостевые визиты. Он даже отказался от пособия на развлечения, предоставляемого всему кабинету министров^[384]. В целях экономии он отказался от кондиционера^[385], а также сделал территорию своей резиденции публичной. Как пишет историк Джудит Браун: «Весь его образ жизни был в некотором смысле символом новой нации, а также новых отношений между правительством и народом. Этим его поведение разительно отличалось от напускного хвастовства имперского режима и британской озабоченности соблюдением социального разделения и обеспечением безопасности, поскольку британцы в Индии были жалкой кучкой иностранцев»^[386].