Программы «Нового курса» Рузвельта тоже в некотором смысле были радикальными. Но Рузвельт преподносит их как наследующие основополагающим идеалам равного уважения и равного достоинства. Фотографии, отобранные чиновниками администрации, подчеркивали эту идею. Политическая сфера, безусловно, была занята, подвергая сомнению программы Рузвельта, но его использование искусства однобоко. Оно направлено на эмоциональную поддержку перераспределения, а не на взвешенные дебаты о том, справедливо ли перераспределение. В конце концов, программы «Нового курса» оказались чрезвычайно популярными, и большинство из них остаются таковыми и сегодня, несмотря на значительные изменения в общественных настроениях со времен Рональда Рейгана. Даже сейчас, когда ведется критический диалог о таких конкретных вопросах, как будущее программ социального обеспечения, он имеет место на фоне преданности равному достоинству граждан, которая была утверждена и подкреплена выбором Рузвельта.

Но наши воображаемые нации настаивают на активной критической культуре. Если некоторые ценности в определенное время крайне важны и столь фундаментальны, что со стороны лидера кажется правильным просить о преданности, а не о спокойном критическом диалоге (поле битвы при Геттисберге не было местом для спокойных дебатов о том, справедливо ли рабство), тем не менее критический диалог всегда должен ждать своего часа, и двойственные эмоции, связанные с таким трудным разговором, также имеют огромное политическое значение. Публичное искусство было бы сомнительным, если бы несмотря на все его многочисленные функции оно не поддерживало этот сократический и совещательный способ работы. Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме – одна из таких сократических работ^[437].

Памятники – напоминания о непреходящих устремлениях; мемориалы – напоминания о болезненной утрате. Как сказал Артур Данто, «мы воздвигаем памятники, чтобы всегда помнить, и строим мемориалы, чтобы никогда не забывать». Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме расположен между Монументом Вашингтона и Мемориалом Линкольна. Его темные стены, соединенные под углом в 125 градусов, направлены, как крылья, в стороны этих опорных точек.

Монумент Вашингтона абстрактен, безличен, стремится ввысь. Обелиск – его египетский стиль намекает на масонские связи Вашингтона и, следовательно, на образ света, побеждающего тьму, – геометрически правильный, одинаковый со всех сторон. Но, в отличие от классических обелисков, он не является монолитом, а состоит из отдельных блоков. Поэтому он также символизирует единство штатов, а его изящная устремленность ввысь – высокие цели этого Союза и его просвещенческое происхождение. Намеренно и вопреки встречным предложениям этот памятник был выполнен как абсолютно абстрактный и безличный, избегающий героического изображения великого лидера или даже любых слов, посвященных его достижениям^[438]. Мемориал Линкольна, напротив, изображает президента, склоненного под тяжестью забот и страданий. Этот монумент напоминает нам о боли и трагических потерях войны, а также о продолжающейся борьбе за достижение равенства людей и уважительного политического консенсуса. Так, Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме указывает как на самые высокие идеалы страны, так и на ее самую глубокую утрату.

Проекты, участвующие в конкурсе на создание мемориала, должны были удовлетворять следующим условиям: мемориал должен был: 1) быть побуждающим к размышлениям и созерцательным; 2) гармонично вписываться в место, где он будет расположен; 3) перечислять имена всех, кто погиб или пропал без вести (почти 58 тысяч человек); 4) избегать всякой политической оценки войны; 5) занимать до двух акров земли. Поэтому в большинстве случаев критика мемориала на самом деле была направлена на условия конкурса. Из 1421 заявки экспертная комиссия, состоящая из восьми человек, единогласно выбрала проект Майи Лин, американки азиатского происхождения из Атенса, штат Огайо, на тот момент двадцатиоднолетней студентки Йельского университета. Первоначально дизайн был очень спорным: некоторые ветеранские организации увидели в проекте из черного камня «стену позора», «унизительную траншею», «стену плача для либералов»^[439]. Многие были возмущены отсутствием какого-либо типичного изображения солдат и их воинской доблести. В результате позже напротив мемориала была поставлена банальная бронзовая статуя четырех солдат, выполненная Фредериком Хартом. Однако за очень короткое время мемориал стал чрезвычайно популярным. Незамысловатое достоинство конструкции, ее прямой и незатейливый траур по всем погибшим на войне привлекали людей, и по сей день это одно из самых посещаемых произведений публичного искусства в стране. А на Национальной аллее это единственный «живой» мемориал, с которым люди непосредственно взаимодействуют, выражая скорбь по конкретным близким людям. Все это соответствует замыслу Лин: она говорила, что хочет создать мемориал, который бы мог «вызвать в людях осознание потери и катарсис исцеления»^[440]. Художница обратила особое внимание на созерцательный и личный характер мемориала. В своем официальном сопроводительном письме на конкурс она написала: «Доведенный до острого осознания такой потери, каждый человек должен разрешить ее или же смириться с ней. Ибо смерть, в конце концов, является личным и частным делом, и предполагается, что территория мемориала будет тихим местом, предназначенным для личных размышлений и подведения итогов». Лин была награждена Национальной медалью США в области искусств в 2009 году.

Мемориал не виден издалека. Вы не можете взаимодействовать с ним, не находясь в его пространстве. И вы не можете использовать его небрежно, словно это часть интерьера парка. Люди играют во фрисби на Национальной аллее, а дети бегают вокруг. Мемориал же, напротив, представляет собой торжественное, почти ритуальное пространство. Вы входите в него, спускаясь с холма; он открывается как рана в земле^[441]. Когда вы идете, кажется, что вы в долине смертной тени, но все же это пространство не похоже на могилу, не замкнуто. Вы все еще можете видеть небо над головой, Монумент Вашингтона и Мемориал Линкольна вдалеке.

Мемориал представляет собой две плиты из полированного черного камня, соединенных в центре, словно книга – книга мертвых^[442]. Имена в хронологическом порядке начинаются и заканчиваются в центре. Здесь нет безличного символа, флага, послания – только имена отдельных людей. Абсолютная противоположность Монументу Вашингтона: там мы не найдем отдельных людей, только высокие идеалы, а здесь, напротив, запечатлены только реальные личности. Когда вы изучаете имена, вы видите за ними свое собственное отражение. Высокая отражающая способность камня была предусмотрена Лин сознательно. Поэтому то, что вы видите, – это имена погибших и в то же время смутно, за именами, вы видите себя самих. Работа таким образом ставит вопросы о вашем собственном отношении к войне. Вы были там? Вы потеряли того, кого любите? Что вы думаете обо всех этих потерях? Стоила ли война того, чего она достигла? Этот мемориал не только созерцательный, но и вопрошающий^[443]. Кто-то может назвать его сократическим, но его вопрошание происходит через эмоции горя и потери^[444]. Как говорит Артур Данто: «Будьте готовы плакать. Слезы – это универсальное переживание, даже если вы не знаете никого из мертвых»^[445]. Пока вы изучаете имена, вы также видите людей, которые кладут цветы рядом с именем, или семейную фотографию, или медаль, или же калькируют то или иное имя на лист бумаги. (Рядом с памятником есть справочник имен и лестницы, чтобы добраться до тех, что расположены слишком высоко, а также материалы, чтобы перенести имя на бумагу.) Мемориал хоть и посвящен отдельным людям, в этом смысле универсален: он вовлекает всех посетителей в переживание горя, объединяя их независимо от того, что они думают о войне. Вот почему мемориал, изначально столь противоречивый, очень быстро стал популярным: он действительно, как и предполагает Лин, способствует преодолению разногласий, вызванных войной во Вьетнаме, объединяя людей в созерцательном пространстве. Идея, что стена олицетворяет позор, была быстро развеяна общим мнением посетителей, что она воздает должное отдельным павшим солдатам и жертве, которую они принесли, делая их судьбу предметом национальной заботы^[446].