Не все чикагцы были довольны этим образом. В конце XIX века публичные здания и парки, напротив, подчеркивали псевдоевропейскую концепцию первозданной чистоты – мы можем назвать это своего рода антропоотрицанием, исполненным в камне. В Грант-парке, построенном в подражание классическим садам Европы, центральным элементом является Букингемский фонтан (1927) – белый, чистый, недоступный для человека. Неудивительно, что в Грант-парке не очень много посетителей – парк их не привлекает; а если там кто-то и оказывается, то быстро обнаруживает, что делать в парке совершенно нечего. Во время Всемирной выставки 1893 года Чикаго встречал гостей со всего мира, решив предстать перед ними чистым и белоснежным. Как мы обсуждали в восьмой главе, временные здания выставки, известные как «Белый город», создали сказочный мир, за которым скрывался мир разнообразия[453]. Этому безупречному скелету определенно не хватало плоти и, очевидно, недоставало иронии. Такие развлечения, как шоу «Дикий Запад» Буффало Билла и разнообразные этнические выставки разместились за пределами фестиваля, в парке Мидуэй, который сейчас проходит через территорию Чикагского университета.
Белый город провозгласил Чикаго столь же царственным городом, как и великие монаршие столицы Европы. Вслед за ними Чикаго не рассчитывал на самом деле стать человечным, смертным и потным. И людям низших классов там были не рады – не больше, чем в близлежащем Чикагском университете.
К счастью, концепция парков и публичного искусства в Чикаго изменилась. Мы вернемся к Мидуэю в десятой главе. Но главной достопримечательностью этой обновленной сэндбергской концепции города является лежащий ближе к центру, рядом с Грант-парком, и переворачивающий его идею Миллениум-парк, открытый в 2004 году под эгидой мэра Ричарда М. Дэйли[454]. Приближаясь к парку со стороны Мичиган-авеню, вы сначала сталкиваетесь с фонтаном Крауна, спроектированным испанским художником Жауме Пленса. На двух огромных экранах высотой пятнадцать метров на расстоянии около двадцати трех метров друг от друга можно увидеть фотографии лиц чикагцев всех возрастов, рас и типов. Одновременно на экранах показываются два лица, выражение которых меняется в замедленном режиме с потрясающим комичным эффектом. Каждые пять минут или около того, перед тем как два новых лица сменяют предыдущие, губы на фотографиях людей вытягиваются в трубочку, и из них начинает литься вода на детей, которые резвятся в неглубоком бассейне внизу между экранами. К веселящимся детям часто присоединяются – поначалу робко и осторожно – родители и даже бабушки и дедушки. В мокрой одежде люди выглядят глупо, теряя чувство собственного достоинства. Людям это нравится, и это разделяемое всеми преодоление формальных рамок делает пространство более демократичным. Фонтан говорит «нет» расовой стигматизации, которая разделяла бассейны и питьевые фонтанчики для белых и цветных людей, а также стигматизации женских тел, которые считались влажными и липкими. Комические эякуляторные выстрелы воды говорят «нет» законам, запрещающим смешанные браки и пуританству в целом. Уитмен описал молодую женщину, обреченную пуританским стыдом укрыть свое тело, которая воображает, как выходит на улицу и присоединяется к молодым людям, купающимся на берегу. Как сказал о них Уитмен, «И ни один не знает… кого они окатывают брызгами». То же можно сказать и об огромных лицах на экранах.
Если вы посмотрите на все это под определенным углом, то увидите торчащие во все стороны и загибающиеся наружу перья раковины для оркестра, спроектированной Фрэнком Гэри. Она похожа на серебряный шлем, лежащий на боку; пережиток войны, решивший отказаться от агрессии и превратиться в птицу. Прекрасная изогнутая форма напоминает о красоте боевой славы, но она также разбирает ее на части, делает мягкой и изящной. Слушая там бесплатные концерты, вы попадаете в гулкое святилище мира.
Поднимаясь в гору, вы подходите к «Облачным вратам» – огромной скульптуре Аниша Капура, сделанной из нержавеющей стали, в виде огромной перевернутой фасолины. Сама форма поражает красотой. В отражении вы видите возвышенную красоту: небоскребы Мичиган-авеню, облака и небо. Сами по себе здания внушают благоговейный трепет, но изогнутые в отражении, они выглядят еще более восхитительными. Самые разные люди ложатся на землю возле скульптуры, чтобы насладиться видом. А затем они изучают свои собственные искаженные отражения, находят смешные ракурсы и смеются. «Фасолинка» (или «Боб», ее известное чикагское прозвище) вслед за фонтаном Крауна продолжает комическое празднество. Скульптура Капура очень похожа на Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме Майи Лин тем, что тоже делает акцент на самоанализе: оба отражают лицо и тело зрителя, оба в некотором смысле связаны со зрителем, каждый по-своему. В черных панелях Лин среди имен мертвых отражается лицо, смотрящее на эти имена, полное печали и неразрешенных вопросов. Яркая нержавеющая сталь Капура отражает как само тело человека, так и все остальное с комическими искажениями – но отражения сопоставляются с чудесными образами красоты, создавая ощущение праздника и эпатажа.
Тем временем по невероятно изогнутому мосту над шоссе, спроектированному Гэри, – по мосту, который, кажется, никуда конкретно не ведет – люди бродят, останавливаются, разговаривают с незнакомцами. Интерактивное публичное пространство чествует разнообразие вместе с созерцанием красоты, и то и другое вместе с телесными наслаждениями, когда и молодые, и старые бредут или же смотрят на облака в отражении.
Какие отношения и эмоции формирует это волшебное место? Конечно же, оно учит граждан любить разнообразие и видеть в нем источник удовольствия, а не беспокойства. Кроме того, люди радуются тому, что промокают, ведь одной из особенностей парка, наименее ожидаемой его дизайнерами, стало желание не только детей, но и людей всех возрастов стоять под этими плюющимися фонтанами, наслаждаясь странным видом чувственного, хоть и не (явно) сексуального, общения с чикагцами разных рас, гендеров и возрастов. Также, что немаловажно, аристофановское чувство нелепости себя и других, чувство того, что тело, выглядящее странно и забавно, или жидкости, внезапно вытекающие из него, – это скорее хорошо, чем плохо. А еще, не в последнюю очередь, некое спокойствие, готовность лежать без дела, медленно ходить, останавливаться и здороваться с людьми. (В этом смысле парк воссоздает в духе Аристофана связь между телесным наслаждением и покоем.)
«Лагаан» (букв. – «земельный налог») – один из самых любимых фильмов Болливуда всех времен, у которого множество поклонников по всему миру. Он получил множество наград, был номинирован на премию «Оскар» и все еще держится в топе по DVD-продажам после своего первого кассового триумфа в 2001 году. Продюсером фильма выступил Аамир Хан, который также сыграл главную роль, режиссером фильма стал Ашутош Говарикер. Хотя фильм не спонсировался государством, он получил широкое признание как символ национальной идентичности и как чествование особого видения этой идентичности в трудное время. Его официальная номинация на премию «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке, как и в случае в выбором А. Р. Рахмана для записи официальной версии «Джанаганамана» к пятидесятой годовщине независимости Индии, делает «Лагаан» официальным публичным заявлением о национальных ценностях – независимо от того, является ли это заявление (сделанное во время господства Индийской народной партии (Бхаратия джаната парти) в составе коалиционного правительства) искренним, или же это просто искусный пиар.
У «Лагаана» есть подзаголовок – «Однажды в Индии», что довольно странно, потому что, несомненно, любой исторический фильм Болливуда можно назвать чем-то, что произошло когда-то в Индии. Кроме того, действия в фильме происходят в конце XIX века, когда «Индии» как нации, строго говоря, не существовало. Итак, хотя ошибочно утверждать, что до образования современного государства не была известна такая страна, как «Индия», подзаголовок действительно ставит вопрос: что и кто такая Индия, где она и кто «в ней»? Подзаголовок также подразумевает, что история, которая будет рассказана, хотя в некотором смысле произошла давным-давно, находится «в Индии» в другом смысле – то есть в центре современной нации и ее нынешних дилемм. Аллюзия на легенду тоже важна, поскольку подзаголовок наводит на мысль, что фильм стремится создать рассказ о происхождении нации – возможно, рассказ о национальной идентичности. Он также намекает на знакомые с детства начала сказок «Однажды…», что, в свою очередь, отсылает нас к способности быть внимательным слушателем или читателем чужой истории. Создается впечатление, что само рассказывание историй играет определенную роль в национальном проекте.