Линкольн и Уитмен: траур и новое посвящение

Гражданская война в Соединенных Штатах была трагедией огромного масштаба. Было ясно, что страна с трудом оправится после нее. Возможно, она до сих пор от нее не оправилась. Трагедия призывала к скорби, трауру и состраданию; но она также призывала к ответному оправданному гневу и негодованию, которые могли бы помешать заживлению ран, если бы не были направлены в сторону милосердия и исцеления. Одним из важнейших вкладов Линкольна на посту президента было наметить путь от скорби к примирению. Мы говорили о двух его речах как о средствах конструирования нового патриотизма. Давайте вернемся к ним, чтобы изучить образы скорби, которые в них используются.

Геттисбергская речь говорит о масштабах национальной трагедии, связывая жертвенность павших солдат с величайшими идеалами нации. Она начинается с упоминания рождения нации. То была «новая нация», с особыми идеалами, сосредоточенными на свободе и равенстве. Затем сама нация представляется хрупкой: она появилась недавно, и неясно, сможет ли она пройти «испытания на способность выстоять». Таким образом, он рассматривает Гражданскую войну как войну за высочайшие и заветные идеалы и за их судьбу не только в Америке, но и во всем мире. Достойное общество само по себе является уязвимым телом.

Линкольн не пытается смягчить трагедию, настигшую солдат. Восхваляя жертву тех, кто погиб (в битве, которая была одной из самых кровавых в войне), он затем говорит, что живые не могут почитать эту землю: только храбрость павших может это сделать. Другими словами, смерть нельзя исправить, а нас, живущих, утешить, но смерть не может затмить человеческую добродетель и достоинство. И затем Линкольн, как известно, просит тех, кто слышит его речь, посвятить себя завершению дела, начатого погибшими: мы все должны трудиться ради сохранения американской демократии, ради ее «возрождения в свободе». Он заканчивает на ноте безотлагательности, которая была лейтмотивом его речи: эта борьба – на самом деле борьба за существование демократии самой по себе.

Речь Линкольна одновременно подчеркивает трагедию павших и использует эту трагедию в качестве метафоры уязвимости достойной нации, которая выживет только в том случае, если те, кто слышит его речь, продемонстрируют свою готовность рисковать и жертвовать. Таким образом, речь приближает аудиторию к жертве погибших, призывая их даже во время траура посвятить свое будущее борьбе за демократию и свободу. Будучи услышанной в нужное время, она поощряла свою аудиторию работать ради победы и примирения. Сегодня его речь, с одной стороны, рассказывает нам о болезненных жертвах, принесенных ради создания этой нации как подлинно демократической, с другой стороны, напоминает нам, что такие жертвы должны быть принесены, потому что демократия слишком ценна, чтобы ее можно было потерять из-за эгоизма, лени и страха.

Во Второй инаугурационной речи Линкольн обращается к проблеме вины. В самой деликатной манере ему удается изобразить войну как трагедию, не скрывая того факта, что одна сторона несла почти все бремя вины. Особое внимание он уделяет серьезной моральной ошибке: «хлыстом получать свой хлеб со спины другого человека». И все же мотив трагического страдания пересиливает вину и негодование: он призывает к милосердию и созидательной работе, чтобы «бинтовать раны, нанесенные нации». Масштаб и величина трагедии превосходят степень вины, объединяя американцев в общем горе. Трагедия побуждает к размышлениям и действиям, направленным на «справедливый и прочный мир между нами – братьями, и всеми нациями на земле».

Мемориал Линкольна на Национальной аллее, открытый в 1922 году, является подходящим визуальным аналогом этих великих речей. В мемориале находятся плиты с текстами обеих речей, а также большая статуя президента, изображенного сидящим. Также там перечислены названия всех штатов (всех 50 на настоящий момент) и даты, когда они вступили в Союз. Таким образом, это памятник успеху Союза, но в очень торжественной и сдержанной форме. Статуя Линкольна, выполненная Даниэлем Честером Френчем, нетипична для памятника в честь великого лидера, поскольку она изображает трагедию. Линкольн показан измученным, страдающим. (В самом деле, в то время автора скульптуры сильно критиковали за столь негероическое изображение великого лидера. Первые проекты были выполнены в героическом духе: согласно одному из них, Линкольн должен был быть окружен огромными статуями всадников.) Это торжественное напоминание о том, что войну следует рассматривать не как полную ненависти агрессию, а прежде всего как трагедию, бремя, которое мы все должны взвалить на свои плечи и как-то справиться с ним, в конечном счете оставив его позади. Над статуей Линкольна выбиты слова: «В этом храме, как и в сердцах людей, для которых он спас Союз, память об Аврааме Линкольне сохранится навсегда».

Слова лидера, его статуя – все это наметило путь в будущее. Гражданская поэзия также сыграла определяющую роль в формировании реакции нации на трагедию и восприятии этой трагедии в будущем. Уолт Уитмен, работавший на поле боя в качестве санитара, был великим поэтом войны и великолепным образом увековечил Линкольна. В своем стихотворении «Когда во дворе перед домом цвела этой весною сирень» он берет на себя задачу Линкольна – формирование новой национальной любви, справедливой и твердой в борьбе за правое дело, но в то же время способной к прощению и примирению. В каждом месте стихотворения мы находимся на правильном пути, если спрашиваем: как эта фраза, этот образ соотносятся с задачей создания новой и преображенной Америки, в которой действительно есть равенство и открытость, которая свободна от ядовитой ненависти к чужакам? А также: как эта поэтическая стратегия связана с более насущной задачей объединения Америки, раздираемой расточительством и ужасом войны, которая велась за самое простое и элементарное проявление справедливости, войны, которая уничтожила поколения граждан ради установления того, что и так никогда не должно было подвергаться сомнению?

И я увидел трупы войны, мириады трупов,
Я увидел кучи и кучи всех убитых войною солдат,
Но я увидел, что они были совсем не такие, как мы о них
Думали…
Живые оставались и страдали, мать страдала,
И жена, и ребенок, и тоскующий товарищ страдали,
И войска, что оставались, страдали.
(Пер. К. Чуковского)

Стихотворение, говорит Уитмен, представляет собой серию «картинок» о Линкольне, которые «повесят на стенах его храмины», «украсят мавзолей, где погребен мой любимый». С щемящей нежностью и эротическим откликом на красоту страны Уитмен преподносит Линкольну и своему читателю картины Америки – Америки, в которой нет границы между рабовладельческими и свободными штатами, между Севером и Югом, мирной и столь прекрасной Америки.

Картинами растущей весны, и домов, и ферм,
Закатным вечером Четвертого месяца, серой дымкой,
светозарной и яркой,
Потоками желтого золота великолепного, ленивого
заходящего солнца,
Свежей сладкой травой под ногами, бледно-зелеными
листьями многоплодных дерев,
Текучей глазурью реки, – ее грудью, кое-где исцарапанной
набегающим ветром,
Грядою холмов на речных берегах,
И чтобы тут же поблизости город с теснотою домов, со
множеством труб дымовых,
И чтоб были все сцены жизни, и все мастерские, и рабочие,
идущие с работы домой.
Вот, тело и душа – моя страна,
Мой Манхэттен, шпили домов, искристые и торопливые
воды, корабли,
Разнообразная широкая земля, Юг и Север в сиянии, берега
Огайо и сверкающая, как пламя, Миссури,
И бескрайние вечные прерии, покрытые травой и кукурузой.
Вот самое отличное солнце, такое спокойное, гордое,
Вот лилово-красное утро с еле ощутимыми бризами,
Безграничное сияние, мягкое, нежно-рожденное,
Чудо, разлитое повсюду, смывающее всех, завершительный
полдень,
Сладостный близкий вечер, желанная ночь и звезды,
Что сияют над моими городами, обнимая человека и страну.
(Пер. К. Чуковского)

Лишь любовь поможет пережить великую трагедию. Важно уважать человеческое достоинство, но, если людей просят бинтовать раны друг друга после катастрофы, для этого им нужна какая-то более веская причина. Их нужно сподвигнуть на любовь друг к другу и к общему делу. Возвращаясь к строфе Уитмена, которую мы обсуждали в первой главе, и рассматривая ее сейчас в поэтическом и историческом контекстах как реакцию на большую национальную трагедию, мы можем более полно оценить причины, по которым Уитмен постоянно настаивал на том, что поэзия является необходимой частью общественных усилий. Политическая риторика сама по себе может граничить с поэзией, стремительными ритмами и запоминающимися образами, вдохновляя людей на общее дело. Такой способностью волновать людей обладают Линкольн и Кинг. И все же поэзия Уитмена добавляет к этому что-то важное: определенное чувственное понимание Америки, ее красоты, красоты ее народа, отзывающееся приятной дрожью вдоль позвоночника, которую могут вызвать только великие поэтические образы. Поэт-оратор занимает свою позицию в центре Америки: «Пока я сидел среди ночи и смотрел пред собою, / … В широком безотчетном пейзаже страны моей, с лесами, с озерами, / В этой воздушной неземной красоте (после буйных ветров и шквалов)» (пер. К. Чуковского). Так он становится национальным светом или глазом, видящим мир и спокойствие, рожденные из пепелища войны, и красоту земли, которая делает их достойными борьбы.