Наблюдая за миром животных, мы замечаем, что некоторые виды плохого поведения не характерны для животных: геноцид, садистские пытки, этнические чистки. В следующей главе мы рассмотрим их возможные причины. Здесь, однако, следует упомянуть об одном заметном искажении человеческих эмоций: то, что де Вааль назвал «антропоотрицанием» (anthropodenial), – склонность людей отказываться признавать свое животное начало и родство с другими животными. Вспомним Кролика из романа Дж. Апдайка: на вопрос, не является ли он, в конце концов, шимпанзе, он говорит себе, что он «Божье творение, которое Он создал по своему образу и подобию и в которое вдохнул бессмертную душу. Ристалище, где в вечной битве сошлись добро и зло. Ангел-подмастерье». У людей, воспитанных в таком духе, обычно развиваются соответствующие негативные реакции на признаки своего животного начала: пот, мочу, кал и другие биологические жидкости. Тело животного внушает ангелу-подмастерье отвращение и стыд. Гулливер Свифта, наслаждавшийся практически неземным обществом гуигнгнмов, чистых, непахнущих, едва ли проявляющих свою телесность, не может вынести прикосновения таких же еху, как он сам.
Ни одно животное, кроме человека, не отрицает, что оно животное, не ненавидит свою животную сущность, не избегает себе подобных потому, что они животные. Никто из них не стремится стать ангелом, возвысившись над телом, его запахами и жидкостями. Антропоотрицание очевидно влияет на отношения человека с другими животными: представления Кролика о том, что такое шимпанзе или свинья, зависит от его представлений о себе как об ангеле. Люди часто отказывают в сострадании страдающим животным из-за этого иррационального разделения мира природы. Это деление также мешает беспристрастному изучению животных оснований человеческой морали и эмоций.
Но все обстоит еще хуже, потому что Гулливер в произведении Свифта ведет себя крайне плохо, отказываясь от всякого сочувствия и любви к своей собственной семье из-за отвращения к их запаху и прикосновениям. Ни у одного другого животного нет таких патологий – повсеместно распространенных причин плохого поведения в социальной жизни. Итак, изучение животных ясно дает нам понять, что мы делаем не очень хорошо и что хорошему обществу нужно будет в себе подавить, а что – воспитать.
Обратим внимание, что желание не умирать, продлить свою жизнь и жизнь своих близких не является антропоотрицанием. Животные обычно стремятся жить дольше, а более сложно организованные животные скорбят о смерти тех, о ком они заботились. Получается, что идея о том, что смерть является чем-то плохим и что мы должны бороться с ней, – это общее место, а не проявление радикального отказа человека от своей животной сущности. Вызывающий беспокойство феномен не всегда легко отличить от нормального отвращения к смерти, но его отличительная черта – это полное отрицание, пронизанное отвращением, самой смертности как таковой и тела как ее вместилища.
Изучая животных, мы узнаем многое о наших общих корнях сострадания и альтруизма, которые потенциально могут служить нам опорой. И мы также узнаем, что у нас есть как возможности, так и трудности, которых нет у животных; и что у нас есть, по крайней мере, некоторая свобода в определении того, какие тенденции будут преобладать в нашей социальной жизни. Обсуждение этих тенденций является важной задачей наших стремящихся к справедливости наций.
Беглый раб подбежал к моему дому, затаился во дворе,Я услышал, как от его движений заскрипели дрова,В полуоткрытую кухонную дверь я увидел его, истомленного,И вышел к нему, он сидел на полене, и я ввел его в дом и успокоил его,И воды натаскал, и наполнил лохань, пусть он вымоет вспотевшее тело, изъязвленные ноги,И дал ему комнату рядом с моею и дал ему грубое чистое платье,И помню я хорошо, как бегали у него зрачки и как он был неуклюж.И помню, как я наклеивал ему пластыри на исцарапанное тело и на щиколки ног,Он жил со мною неделю, отдохнул и ушел на север.Я сажал его за стол рядом с собою, а ружье мое было в углу.У. Уитмен «Песнь о себе» (пер. К. Чуковского)
До тех пор, пока ты держишь у себя эту христианку Лочмию, есть у тебя в комнате никто не будет.
– О Гора, как ты можешь говорить так! Ты же сам всегда ел из ее рук… Ведь она вырастила тебя. Совсем еще недавно тебе все казалось безвкусным, если на столе не было соуса, приготовленного ею. А разве я забуду когда-нибудь, как она выходила тебя, когда ты в детстве болел оспой…
– Ну, назначь ей пенсию, купи землю, построй дом, сделай все что хочешь, но только не держи ее в доме.
Р. Тагор «Гóра»[223]
Справедливая нация должна попытаться выяснить, где берет свое начало плохое поведение людей[224]. Сложно понять, как следует защищать достоинство и равенство граждан, если мы не знаем, от чего мы их защищаем. Возьмем, к примеру, антидискриминационные законы. Мыслители либертарианского толка утверждают, что в этих законах нет необходимости, поскольку дискриминация экономически неэффективна. Все, что нужно сделать справедливому государству, – устранить искусственные барьеры для торговли, найма меньшинств и т. д.[225] Будучи рациональными, работодатели быстро поймут, что в их интересах принимать на работу меньшинства. Такой подход базируется на конкретном понимании человеческой мотивации: работодатели считаются рациональными субъектами, которые стремятся к максимальному удовлетворению своих собственных предпочтений. Более того, их предпочтения не являются злонамеренными или садистскими (как, например, желание подчинять и унижать других). То же самое можно сказать о работниках, которых они нанимают, и о клиентах, которых они обслуживают: первые будут с радостью работать в компаниях, принимающих на работу представителей меньшинств; а вторые – пользоваться услугами, потому что увидят, что такие предприятия предлагают эффективное решение социальной проблемы. Их не будут сдерживать укоренившаяся ненависть, отвращение или, опять же, желание унизить кого-нибудь посредством сегрегационных практик. Более того, считается, что у всех из них не искаженное расистскими стереотипами (о лени, низких способностях или склонности к преступлениям) представление о потенциале афроамериканцев.
Либертарианская политика наивна, потому что люди вовсе не такие. Отказ в предоставлении равных возможностей евреям, афроамериканцам, американцам азиатского происхождения и (в Индии) представителям низших каст не основывался на четкой оценке экономических издержек и выгод[226]. В действительности это привело к колоссальной растрате человеческого капитала. И, как отметил Дж. Стюарт Милль, самый распространенный тип дискриминации – это дискриминация женщин, которым отказано в трудоустройстве и участии в политической жизни. Это довольно абсурдная политика для общества, стремящегося к максимизации полезности, которая может сохраняться только благодаря иррациональным предрассудкам. Однако Миллю не хватает теоретического объяснения того, что приводит к этой дискриминации. В центральных теоретических пассажах он акцентирует внимание на необходимости проявлять сострадание. Обсуждая женский вопрос, он указывает на некоторые более темные мотивы, но не исследует их с точки зрения философии. Мы должны разработать правдоподобную теорию тех сил, что являются причиной дискриминации и ее плачевных последствий, поскольку справедливое общество должно противостоять им.
Различные религиозные и светские взгляды на человеческую жизнь по-разному объясняют причины плохого поведения. Доктрина «первородного греха» принимает разные формы. Одни верующие соглашаются с ней, другие – нет. Светская мораль также сильно различается: некоторые руководствуются представлением об изначально благой человеческой природе, называя причиной дурного поведения людей несовершенные социальные формации. Другие придерживаются идей первородного нарциссизма или эдиповой зависти, которые указывают на более глубокие и универсальные корни плохого поведения. Отсюда может показаться, что для плюралистического общества невозможно выбрать между конкурирующими взглядами без учреждения определенной религиозной или секулярной всеобъемлющей доктрины. Я, однако, утверждаю – опираясь на примеры эмпирических работ об отвращении, сострадании, общественном давлении, власти и других человеческих склонностях, а также на клинические исследования развития ребенка и способностей к сопереживанию и заботе – что мы можем извлечь ядро «разумной политической психологии». И люди с различными взглядами могут принять его как основу политической мысли, считая его одним из элементов их более всеобъемлющего (и, в этом отношении, различного) понимания человеческой природы.