Нечастая улыбка появилась на губах Липскомба.

— Мы с ней обедаем во вторник, так что это совершенно не нужно.

— Ах, вот как? — мужественно улыбаясь, ответствовал Джеральд.

Так продолжалось еще минут десять-пятнадцать. Ник сидел на углу между двумя беседующими компаниями, передавал бутылки, улыбался тому, как играет свет свечей на полированной поверхности стола, одобрительно бормотал что-то в ответ на шутки Бэджера, который на фоне остальных гостей уже казался ему почти родным. Несколько раз, когда прочие уважительно замолкали после замечаний Липскомба, задумчиво кивал вместе со всеми. Вся столовая пропиталась сигарной вонью, однако спиртное несколько скрашивало ощущения. На Барри Грума Ник взирал почти с благоговением: не часто встречаются люди, вызывающие такое отвращение. Ему казалось, что сам Барри понимает, какое производит впечатление, что ему это даже нравится. И однако Джеральд продолжает с ним общаться, потому что Барри — его деловой партнер, потому что они друг другу полезны. Вот что значит быть взрослым, сказал себе Ник: иметь дело не с теми, кто приятен, а с теми, кто полезен.

— He понимаю, — говорил Барри, — чего эти расфуфыренные оксфордские умники так носятся со своим Клубом мучеников. — Он глотнул кларета. — Что это вообще значит? От чего вы там мучаетесь, хотелось бы мне знать?

— От похмелья, — немедленно подал голос Бэджер.

— Точно, от выпивки, — с безмятежной улыбкой согласился Тоби.

— От превышения кредита и классовых барьеров, — попытался присоединиться к общим шуткам Ник.

Барри уставился на него.

— А вы что, тоже член клуба?

— Нет, я… — начал Ник.

— Я так и думал.

А потом из холла послышался шум. Отдаленный грохот, словно что-то с размаху ударилось о дверь. Затем звонок — три резких, нетерпеливых звонка сразу. Дверь распахнулась, послышался торопливый, взволнованный женский голос, видимо, Кэтрин — слов было не разобрать. Ник скользнул взглядом по лицам гостей: на них отражалось удивление, недовольство, кое у кого — любопытство. Джон Тиммс немигающим взглядом уставился на закрытую дверь. Бэджер устроился поудобнее и выпустил клуб дыма.

— Да хватит уже, хватит! — послышалось снизу.

Точно, Кэтрин.

— Этот ребенок и устрицу выведет из терпения, — проговорил Джеральд и обвел взглядом гостей, желая знать, все ли узнали цитату.

Входная дверь закрылась — на сей раз аккуратно, без хлопка — и раздался мужской голос:

— Девочка, надо быть поосторожнее…

Ник нахмурился: с образом Рассела этот голос не складывался.

Джеральд встал, отложил сигару, проговорил: «Прошу прощения» — и с неловкой улыбкой направился к дверям.

— Это моя сестра, — объяснил Тоби.

— Так вот, как я уже говорил… — начал Морден Липскомб.

Джеральд открыл дверь. Из холла слышалось:

— Ну успокойся, Кэти, успокойся, что ты, в самом деле, разве ж так можно…

Теперь Ник явственно различил в этом голосе карибский акцент. Голос был смутно знакомым, хоть Ник и не мог сообразить, кому он принадлежит — но сердце его рванулось навстречу этому голосу, прочь от сигарного дыма, болтовни старых оксфордцев и жирной скотины Барри Грума.

— А вы кто такой? — спрашивал внизу Джеральд.

— Боже мой, папа! — вскричала Кэтрин. Теперь стало ясно, что она плачет — на последнем слове голос ее дрогнул и сломался.

— Ну, ежели вы — Кэтин папаша, то…

Ник встал и вышел в холл. Он не знал, что происходит, понятия не имел, сможет ли помочь, но понимал, что в любом случае будет полезнее Джеральда.

Кэтрин стояла у лестницы, обеими руками сжимая золотую цепочку сумочки: на высоких каблуках она казалась совсем маленькой, губы у нее дрожали, словно у обиженного ребенка. Несмотря на свою тревогу, Ник едва не рассмеялся — так взрослый улыбается упавшему ребенку, желая его приободрить и убедить, что ничего страшного в падении нет. А падение, очевидно, произошло, и серьезное, — Кэтрин собиралась веселиться всю ночь, а вернулась через два часа. Человека рядом с ней Ник узнал сразу — таксист, с которым она подружилась и как-то раз, пока Джеральд и Рэйчел отдыхали во Франции, привела его в дом: лет пятидесяти, крепкий, с седыми висками и легким запахом ганджи — в «Орбисе» все таксисты приторговывали травкой. В этом доме он выглядел абсолютно неуместно.

— Привет! — сказал Ник и положил руку ему на плечо. — Что случилось?

— Кто он такой? — продолжал вопрошать Джеральд.

— Меня Брентфордом кличут, раз уж вы спрашиваете, — неторопливо отвечал таксист. — Вот, привез вашу Кэти домой.

— Большое спасибо, — поспешно вставил Ник.

— А откуда вы знаете мою дочь? — поинтересовался Джеральд.

— Вы уж о ней позаботьтесь, — продолжал Брентфорд. — Я-то не могу, мне сегодня еще работать.

— Он таксист, — полушепотом пояснил Ник.

— И что, мы должны ему заплатить?

— Я счетчик не включал, — объяснил Брентфорд. — Парень ее послал куда подальше, вот она мне и позвонила.

— Это правда?

— Мы вам очень благодарны, — сказал Ник.

Кэтрин с всхлипом втянула в себя воздух, шагнула к Брентфорду и схватила его за руку. Тот, понимая свое место, осторожно отстранил ее в сторону Ника; тогда она бросилась к нему и зарыдала у него на плече, однако не пытаясь его обнять. В своем горе она не искала у Ника утешения — ей просто надо было куда-то прислониться, поэтому Ник обнял ее осторожной, несмелой рукой.

— Рассел? — спросил он.

Но она рыдала отчаянно, не в силах вымолвить ни слова.

— Милая, что случилось? — воскликнула, сбегая по лестнице, Рэйчел.

— Этот чертов ублюдок ее бросил, — объяснил Джеральд, с негодованием явно неискренним — случилось то, на что он давно втайне надеялся. — Бедная наша киска!

Рэйчел перевела взгляд на Брентфорда, и на лице ее отразилась тень страха, словно таксист принес с собой в дом угрозу куда большую, чем драматическое появление Кэтрин.

— Милая, иди наверх, — сказала она.

В этот момент в холле появился Барри Грум. Жирная рожа его была свирепа и безумна. Ясно было, что он в стельку пьян.

— Эй ты! — заорал он на Брентфорда. — Ты кто такой, а? Отвечай, засранец!

Джеральд положил руку ему на запястье.

— Все в порядке, Барри.

— Если ты ее хоть пальцем тронул, я тебя…

— Да заткнитесь, вы, идиот! — совершенно неожиданно для себя завопил Ник. Звук собственного крика потряс его.

— Заткнись, горилла! — закричала сквозь слезы и Кэтрин.

— Так-так… — протянул Барри, пьяно качая головой. — Так-так… — И на лице его проступила безобразная злобная ухмылка.

— Ради бога, извините… — сказал Ник Брентфорду.

— А почему, собственно, мы все здесь столпились? — как ни в чем не бывало вопросил вдруг Джеральд.

— Милая, пойдем наверх, — позвала Рэйчел.

— Идемте, нас ждут портвейн и сигары, — предложил Джеральд, поворачиваясь к Брентфорду спиной. И добавил: — Дорогая, ты отведешь ее наверх? — с таким видом, словно и вправду вполне готов был сделать это сам.

Кэтрин повернулась и двинулась вверх по лестнице. Рэйчел попыталась ее обнять, но Кэтрин сбросила ее руку. Ник повел Брентфорда к дверям.

— Вы уверены, что мы ничего вам не должны? — спросил он, хотя его наличности едва ли хватило бы на оплату дороги из Стоук-Ньюингтона.

— Вот ведь подонок, — проговорил уже на пороге Брентфорд.

— Да… — ответил Ник, не совсем поняв, кого таксист имеет в виду. Но тот движением головы и руки заверил его, что это все не важно.

Такси исчезло, а Ник еще некоторое время стоял на тротуаре перед домом. Сверху, из открытого окна, доносился женский смех. Ник с наслаждением вдыхал ночной воздух, еще чуть дрожа от волнения — кажется, впервые в жизни он осмелился накричать на неприятного ему человека. Вспомнив о Лео, он улыбнулся и обхватил себя руками. Интересно, что он сейчас делает? Снова вспыхнуло и согрело его воспоминание о сегодняшнем свидании; легким облачком проплыла и растворилась во тьме неприятная мысль о Пите.

Ник вошел в дом и, проходя мимо приоткрытой двери в столовую, услышал голос Джеральда: «…в каких-то отрепьях, и воняет марихуаной!» — и злой смех. Пора наверх, сказал себе Ник, настало время свободы. Ни среди мужчин, ни среди женщин он не нужен. Конечно, невежливо уходить не попрощавшись (поэтому он и не сбежал до сих пор) — но заставить себя вернуться и сесть за стол с Барри Грумом он не мог. Джеральд, наверное, тоже на меня сердится, подумал Ник, но сейчас эта мысль совершенно его не тронула. Он защищал Кэтрин — а значит, безответственным его поведение никак не назовешь. Поднимаясь по лестнице, Ник поймал себя на том, что вполголоса мычит себе под нос яркие, радостные трели из Четвертой симфонии Шумана.